Новости

Выбирая тему для разговора, организаторы клуба рассчитывали, видимо, на профессионализм будущих историков, способных подготовиться к дискуссии на любую тему - от законов Хамураппи до прогнозов футурологов. Увы - студенты, большинство из которых родились уже в середине 1990-х и прожили всю сознательную жизнь в условную эпоху «нефтяного процветания и максимального потребления», никогда не сталкивались с упоминаниями 1989 года — ни в учебниках, ни в разговорах родителей. Точнее говоря, в учебниках этот период, разумеется, описан, но как всегда в отечественной исторической науке: геополитика, распад советского блока в Восточной Европе, съезды народных депутатов, борьба за суверенитет в союзных республиках, Горбачев - Лигачев - Ельцин.

Уже сейчас понятно, что этот подход страдает неполнотой и перекосом в сторону официального, государственного - и в ущерб общественному и частному, отметил профессор ИГУ Ю.А. Петрушин. Распад экономических связей, дефицит самого необходимого, талонная система и вызванное всем этим недовольство населения стали таким же заметным политическим фактором, как решения пленумов ЦК КПСС, а в некоторых случаях именно народные волнения становились поводом для принятия решений органами партийной и советской власти. Более того, бытовые проблемы настолько перевешивали, что вывод войск из Германии, воспринимающийся сегодня как капитуляция в «холодной войне», в тот момент не считался большой бедой. Напротив, это было скорее облегчение: СССР перестал тратить огромные деньги на поддержание своего военного присутствия за рубежом и снял с себя заботы по финансированию «народно-демократических» режимов.

Поскольку студенты не смогли организовать собственную дискуссию, пришлось браться за дело поколению постарше —доцентам кафедры мировой истории и международных отношений Т.П. Кальяновой и С.Ф. Шмидту, доценту кафедры современной отечественной истории А.В. Петрову, главному редактору газеты «Восточно-Сибирская правда» А.В. Гимельштейну, журналисту В.В. Скращуку и другим очевидцам и участникам событий того периода. И хотя главные события, определившие облик мира на следующую четверть века, происходили в то время в Восточной Европе, но в Иркутске тоже было весело.

Александр Гимельштейн, например, в 1989 году только что вернулся в университет после двух лет службы в армии — и как раз в этом году было принято решение о полном отказе от призыва студентов. Стоит, наверное, напомнить, что призывать прямо с вузовской скамьи стали в начале 1980-х в связи с началом войны в Афганистане, и для многих тысяч советских граждан тот призыв стал поворотной точкой в восприятии советской власти.

Действительно, контраст между аудиторией МГУ или московского института культуры с казармой даже образцового танкового полка в Забайкальском военном округе мог потрясти «книжного юношу» настолько, чтобы из убежденного ленинца домой вернулся дембель, настроенный абсолютно в антисоветском духе. 1989 год, по оценке Сергея Шмидта, был последним годом, когда в антисоветизме еще был какой-то вызов и риск. Уже в 1990 году скепсис и даже неприятие советской власти стали обыденностью.

В принципе 1989 год стал лишь очередной логической ступенью в распаде советского строя, и выделять его в сравнении с 1988-м и 1990-м есть смысл лишь потому, что именно в 1989-м можно было сказать об этом вслух, уже не очень опасаясь. Об этом же свидетельствуют документы, собранные в коллективную монографию «Письма об истории и для истории». Книга, под общей редакцией руководителя Центра независимых социальных исследований Михаила Рожанского, составлена на основе коллекции неопубликованных писем в редакции советских газет и журналов. Более двух тысяч «единиц хранения» были собраны в газетах «Восточно-Сибирская правда», «Советская молодежь», «Правда Бурятии», «Забайкальский комсомолец», журналах «Наука и жизнь», «Юность» и «Родина» — и это, надо сказать, было большое достижение, потому что в силу огромного потока корреспонденции редакции не хранили большую часть писем. Сергей Шмидт, принимавший участие в формировании коллекции, вспоминает, что писать было еще и небезопасно: хотя репрессий как таковых не было, и как раз в 1989 году прекратила существование идеологическая цензура, время от времени отделы писем посещали сотрудники КГБ, выбиравшие из общего потока что-то интересное для их работы.

А советские граждане под конец перестройки писали очень много и интересно… Составители сборника взяли лишь несколько тем: Сталин и сталинские репрессии, советская деревня, поэтическое творчество читателей — но даже в этом небольшом объеме отразилось все кипение страстей. Критиковать Сталина советские люди не боялись со времен ХХ съезда, напомнил Сергей Шмидт, а вот критика Ленина, уже встречавшаяся в письмах в редакции, была действительно новым моментом. Возможно, причина кроется в том, что официальная историческая наука в тот момент, конечно, не успевала выступить с «пояснениями» и вся читающая публика, включая и студентов, и преподавателей, для понимания и изучения пользовалась в первую очередь подлинными документами - стенограммами процессов и съездов, служебными записками и докладами, воспоминаниями непосредственных участников.

В какой-то мере издание сборника «Письма об истории и для истории» - это возвращение к тому интересному и продуктивному периоду. Как и сама попытка воссоздания на историческом факультете Дискуссионного клуба, ведь, как сказал один из участников, в 1989 году ни один из студентов не промолчал бы.

Автор: Арнольд Ларионов, еженедельник «Байкальские вести». 24 ноября 2014 г.